Неточные совпадения
Базаров встал. Лампа тускло горела посреди потемневшей, благовонной, уединённой комнаты; сквозь изредка колыхавшуюся штору вливалась раздражительная свежесть ночи, слышалось ее таинственное шептание. Одинцова не шевелилась ни одним членом, но тайное волнение
охватывало ее понемногу… Оно сообщилось Базарову. Он вдруг почувствовал себя наедине с молодою, прекрасною
женщиной…
Но когда, дома, он вымылся, переоделся и с папиросой в зубах сел к чайному столу, — на него как будто облако спустилось,
охватив тяжелой, тревожной грустью и даже не позволяя одевать мысли в слова. Пред ним стояли двое: он сам и нагая, великолепная
женщина. Умная
женщина, это — бесспорно. Умная и властная.
Все три
женщины голосили вместе, и тотчас же ожесточенные вопли раздались по всем коридорам и каморкам заведения. Это был тот общий припадок великой истерии, который овладевает иногда заключенными в тюрьмах, или то стихийное безумие (raptus), которое
охватывает внезапно и повально весь сумасшедший дом, отчего бледнеют даже опытные психиатры.
— Конечно, выдумки. Просто одна дама рассказывала в каюте такой случай, который действительно был однажды на пароходе. Ее рассказ взволновал меня, и я так живо вообразила себя в положении этой
женщины, и меня
охватил такой ужас при мысли, что ты возненавидел бы меня, если бы я была на ее месте, то я совсем растерялась… Но, слава богу, теперь все прошло.
Илья запер дверь, обернулся, чтобы ответить, — и встретил перед собой грудь
женщины. Она не отступала перед ним, а как будто всё плотнее прижималась к нему. Он тоже не мог отступить: за спиной его была дверь. А она стала смеяться… тихонько так, вздрагивающим смехом. Лунёв поднял руки, осторожно положил их ладонями на её плечи, и руки у него дрожали от робости пред этой
женщиной и желания обнять её. Тогда она сама вытянулась кверху, цепко
охватила его шею тонкими, горячими руками и сказала звенящим голосом...
Он смотрел на записку, думая — зачем зовёт его Олимпиада? Ему было боязно понять это, сердце его снова забилось тревожно. В девять часов он явился на место свидания, и, когда среди
женщин, гулявших около бань парами и в одиночку, увидал высокую фигуру Олимпиады, тревога ещё сильнее
охватила его. Олимпиада была одета в какую-то старенькую шубку, а голова у неё закутана платком так, что Илья видел только её глаза. Он молча встал перед нею…
И всех
охватывал туман зависти, люди погружались в мечты о кутежах, широкой игре, дорогих
женщинах.
Он вяло пошёл к двери, но руки
женщины, точно тёплые, белые крылья,
охватили его, повернули назад.
Инстинктом
женщины, вся жизнь которой сосредоточилась на муже, она подозревала, что его
охватило чем-то новым, ей было боязно и тем более страстно хотелось знать, — что с ним?
В таких случаях меня
охватывали ярость и отчаяние: да что же это за наука моя, которая оставляет меня таким слепым и беспомощным?! Ведь я, как преступник, не могу взглянуть теперь в глаза этой пущенной мною по миру
женщине, а чем же я виноват?
При этом воспоминании невольная дрожь
охватывает бедную
женщину. Она тревожно смотрит на сына и спрашивает, стараясь придать своему вопросу равнодушный тон...
— Не беспокойтесь, моя милая, я донесу вашу бедную крошку, — кротко промолвила черная
женщина и,
охватив сильными руками девочку, бодро понесла ее вверх по ступеням…
У канавки шоссе, близ телеграфного столба, густой кучкою сидели
женщины в черных одеждах,
охватив колени руками. Месяц освещал молодые овальные лица с черными бровями. Катя вгляделась и удивилась.
Его
охватила струя мужского самодовольства, сознания, что из любви к нему
женщина отравляется. О том, что из — за нее, для ее транжирства, он стал расхитителем и поджигателем, — он не тужил.
И теперь, когда безумная страсть к жене прошла, он не только не в силах порой устоять перед вспышками остатков этой страсти, которые, подобно вспышке пламени потухающего костра,
охватывают минутами весь его организм, оставляя после себя смрадный запах гари: он еще и теперь в эти мгновения с болезненным наслаждением бросается в объятия в общем ненавистной для него
женщины.
Страстное желание видеть молодую любимую им
женщину все более и более
охватывало Федора Осиповича.
Вот там, у Воскресенских ворот, в темно-кирпичном здании, где аудитория на тысячу человек, на одной публичной лекции — он только что поступил в студенты — его
охватило впервые чувство духовной связи со всей массой слушателей-мужчин и
женщин, молодежи и пожилых людей, когда вся аудитория, взволнованная и увлеченная, захлопала лектору.
Он надеялся, что этот «мировой» и, по преимуществу «дамский» город волнами блонд и кружев, грудами изящных тканей, драгоценностей, всем тем «дамским счастьем», которое так реально и так увлекательно описано Эмилем Золя в романе под этим названием,
охватит все чувства молодой
женщины, заставит забыть ее, хотя бы временно, обещанное им свидание с дорогой матерью, образ которой все неотступнее и неотступнее начинал преследовать Ирену.
Встреча с
женщиной в полном, быть может, низменном значении этого слова
охватывает всего человека, она мчит его, как налетевший ураган, туда, куда хочет, без сознания, без воли и, пожалуй, без цели, так как цель — это сама она, наполняющая все существо мужчины.
Знойный воздух опять
охватил Луку Ивановича. Против него
женщина с пылающими щеками, с огнем в глазах, с полуоткрытой грудью, в цветах, пышащая страстной потребностью жить и наслаждаться, изливала ему, со злобой и отчаянием, свою душевную немочь, билась точно в предсмертной агонии, захваченная когтями неумолимого чудовища.
Одновременно с этими, более спокойными мыслями, молодая
женщина почувствовала страшную усталость, чего она до сих по не чувствовала, ее
охватило одно желание — отдохнуть, уснуть и Мадлен, действительно, вскоре уснула.
Он ошибался в последнем — страсти он не знал, она
охватила его впервые здесь, на балу у Гоголицыных, при виде этого невиданного им до сих пор существа —
женщины.
Двигался туман и огни, и опять о грудь Павла бились плечи
женщины и перед глазами болталось большое загнутое перо, какие бывают на погребальных колесницах; потом что-то черное, гнилое, скверно пахнущее
охватило их, и качались какие-то ступеньки, вверх и опять вниз. В одном месте Павел чуть не упал, и
женщина поддержала его. Потом какая-то душная комната, в которой сильно пахло сапожным товаром и кислыми щами, горела лампада, и за ситцевой занавеской кто-то отрывисто и сердито храпел.
И снова заходил, и снова отпала бессильная челюсть. И так ходил он медленно, как само время, а на постели сидела бледная
женщина, замирающая от страха, и медленно, как время, двигались ее глаза и следили. И надвигалось что-то огромное. Вот пришло оно и стало и
охватило их пустым и всеобъемлющим взглядом — огромное, как пустота, страшное, как вечное молчание.